Глинка, Александр Сергеевич: различия между версиями

Промежуточным звеном было увлечение [[Кант]]ом и [[неокантианство]]м, в направлении от «''Критики чистого разума''» к «''Критике практического разума''», от [[Эпистемология|гносеологии]] к [[Религия|религии]] и [[Философия религии|религиозной метафизике]]. «''В Достоевском и в том, что за ним и около него, я пережил свой собственный личный кризис рационализма и сознательно и свободно пошел к подлинной религии, не чураясь метафизики и не боясь мистики. Достоевский влек меня, конечно, не в социально-политических моментах своего творчества, а в религиозно-философских озарениях. Это самый большой сгиб в моих душевных переживаниях. Осложнение старой идеологии новыми напластованиями шло у меня медленно, с вечной боязнью оступиться, с раздумьем и оглядыванием назад, в страхе переступить дорогое старое новым нужным. Это не страх свистков и усмешечек, которыми преследуется в нашей прогрессивной литературе все уклоняющееся из-под общепризнанного шаблона, а боязнь самого себя, желание не обрывать без нужды традиционной преемственной связи, потребности быть в связи с прошлым, с умершим, своего рода культ отцов, предков. Нарастающая сложность религиозно-философских увлечений всегда была для меня требованием живой совести, как интеллектуальной, так и этической, дальнейшим обоснованием и укреплением того живого делания, к которому звали все впечатления с самого раннего детства''»<ref name="Викитека ЭСБЕ"/>.

 

 

В 1914 году он издает труд «''В обители преподобного Серафима''», а спустя год публикует сочинение «''Святая Русь и русское призвание''»<ref name="ГВАС"/>.