Чухонцев, Олег Григорьевич: различия между версиями

* «… и дверь впотьмах привычную толкнул…» - лирический шедевр поэта. Мы можем только гадать, какой магией обладает это стихотворение, потому что ничего равного этой лирической драме по силе психологического воздействия на читателя в русской лирике нет. Это тот самый случай, когда мы сами глубоко и мучительно переживаем за тех, кто является перед нашими глазами, ибо подсознательно мы все чувствуем вину перед своими близкими и родными. И здесь «свет страдальчества и искупленья» горит, как неопалимая купина, и обжигает наши души: мы чувствуем почти физическую боль, читая эти строки. Инфернальный мир здесь торжествует, потому что в состоянии клинической смерти мы видим самого родного и близкого человека: отца или мать… … и дверь впотьмах привычную толкнул – а там и свет чужой, и странный гул – куда я? где? – и с дикою догадкой застолье оглядел невдалеке, попятился – и щёлкнуло в замке. И вот стою. И ручка под лопаткой. А рядом шум, и гости за столом. И подошёл отец, сказал:   - Пойдём.    Сюда, куда пришёл, не опоздаешь. Здесь все свои. – И место указал. -  Но ты же умер! – я ему сказал. А он: - Не говори, чего не знаешь.    
* Здесь тема больной совести раскрывается во всём своём трагизме. Мы сопричастны всему происходящему: нам передаётся состояние лирического героя, у нас на глазах невольно выступают слёзы. Это стихотворение – лирическая исповедь светлой души, ибо «душа по природе своей – христианка». События развиваются стремительно, как в стихотворении Осипа Мандельштама «Когда Психея-жизнь спускается к теням…» (Кстати, именно Мадельштам утверждал, что слово имеет психофизиологическое   воздействие на человека!). И близкие, и родные – это милые сердцу тени, которые проступают из инфернального мира так отчётливо, что мы не в состоянии удержать то чувство кратковременной радости, которую подарила нам Вечность. В этом мгновенье заключён для нас весь смысл нашей жизни, поэтому оно продолжает длиться мучительно долго, как в романах Марселя Пруста: Они сидели как одна семья, в одних летах отцы и сыновья, и я узнал их, внове узнавая, и вздрогнул, и стакан застыл в руке: я мать свою увидел в уголке, она мне улыбнулась как живая. …………………………………….. И я сказал: - не ты со мной сейчас, не вы со мной, но помысел о вас. Но я приду – и ты, отец, вернёшься под этот свет, и ты вернёшься, мать! -   Не говори, чего не можешь знать, - Услышал я, - узнаешь – содрогнёшься.             Трагическое мироощущение лирического героя создаёт тот инфернальный свет, без которого невозможно вернуться в прошлое, ибо «воспоминание – идти одному обратно по руслу высохшей реки» (Осип Мандельштам). Возможно, что именно поэтому нестерпимую душевную боль поэт испытывает, освобождаясь от инфернального мира и возвращаясь в мир реальный, в котором так безысходно и одиноко, - и где они, милые сердцу тени? Там, где осталась часть души, – в инфернальном мире Данте… И всех как смыло. Всех до одного. Глаза поднял – а рядом никого, ни матери с отцом, ни поминанья, лишь я один, да жизнь моя при мне, да острый холодок на самом дне – сознанье смерти или смерть сознанья.            

*НиколайИз Кружков.статьи Николая Кружкова "И прожитому я подвёл черту..."