Распятие (картина Ге, 1894)

Существуют другие картины с таким названием, см. Распятие (картина Ге)

«Распя́тие» — картина русского художника Николая Ге. Создана в 1883—1894 годах. Картина была удалена с выставки Товарищества передвижных художественных выставок в 1894 году по распоряжению императора Александра III. В настоящее время её местонахождение неизвестно.

Николай Ге

Распятие. Фотография, которая была помещена в книге «Русская школа живописи» Александра Бенуа (1916). 1883—1894

Холст, масло

Местонахождение неизвестно

Создание картины

Биограф художника Владимир Порудоминский писал, что связи творчества Николая Ге с современностью не были прямолинейны. В эпоху торжества реалистического искусства с его интересом к современности для Ге оказались актуальными исторические сюжеты: «Участвуя вместе с передовыми своими современниками в „срывании всех и всяческих масок“, он обратился к легенде о страданиях и смерти Иисуса Христа».

Первый намёк на полотно «Распятие» русский художественный и музыкальный критик, историк искусств Владимир Стасов увидел в письме, относящемся к 17 июня 1882 года и отправленном живописцу Михаилу Каменскому: «Я работаю новую картину [по убеждению художественного критика под ней может иметься в виду «Распятие» или «Выход с Тайной вечери»]. Петруша с нами. Добрый человек, помогает мне работать, мы всю перспективу с ним сделали…». Владимир Стасов считал, что замысел написать «Распятие» впервые также был упомянут у Николая Ге в ещё одном из его писем к Каменскому уже в ноябре 1883 года: «Я могу опять думать о том, что мне дороже всего после исполнения долга относительно моих близких. Затею [в этом слове, по мнению художественного критика и заключается намёк художника на «Распятие»] имею, обдумываю, даже холст имею, но ещё не приступаю, так как ещё не готов».

Екатерина Забела-Ге утверждала в воспоминаниях, что Николай Ге начал писать полотно «Распятие» в 1884 году. При этом она добавляла: «я никак не думала, что он эту картину напишет: столько он её переписывал и так с нею мучился. Всё был недоволен выражением своей мысли». По убеждению Владимира Порудоминского, Николай Ге начал писать «Распятие» в 1883 году. Принимаясь за «Распятие», Ге говорил, что заставит зрителей «рыдать, а ие умиляться». Но, по словам Владимира Порудоминского, художник пошёл дальше: «ему мало „заставить рыдать“, он высказаться хочет. Он ищет не композицию — ему нужно живое и полное выражение идеи». Владимир Порудоминский в книге о художнике, вышедшей в серии «Жизнь в искусстве» в 1969 году, связывал это событие со знакомством Николая Ге со Львом Толстым в Москве. При этом он ссылался на слова супруги художника Анны Петровны: «Это Толстой его подбил писать». Правда, она беспокоилась, «надолго ли хватит увлечения» у Николая Николаевича. Её подозрения оправдались. Художник на длительное время забросил работу над полотном. К серьёзной работе над «Распятием» Николай Ге приступил только в следующем 1884 году, сразу после создания портрета Льва Толстого. И после этого художник также неоднократно отвлекался от воплощения своего замысла. Также были эпизоды, когда художник трудился одновременно над двумя полотнами. 29 октября 1893 года он писал своему другу — художнику Александру Киселёву: «Я пишу на выставку большую свою картину („Распятие“) и повторяю „Пушкина“».

В письме к невестке, написанном 20 февраля 1884 года, супруга Ге писала: «Он затеял превосходную картину и пишет её день и ночь буквально». Сам Ге сообщал Льву Толстому, что «сочинил» страшную картину — «казнь Христа на кресте». Художник находился в полной уверенности, что писатель её безоговорочно одобрит. Николай Ге установил срок окончания работы, собираясь показать её на выставке Товарищества передвижных художественных выставок 1885 года. Анна Петровна, однако, не доверяла уверенности супруга и добавляла: «всё ещё меняет каждый день, не знаю, когда установится». Ожидания Анны Петровны оправдались. 6 сентября 1884 года её супруг писал своему сыну Петру: «Работаю по целым дням,— работа идёт хотя и медленно, но я уже знаю но опыту, что нужно терпение. Ещё вчера ночыо переделал важную часть картины и хорошо переделал… Спасибо добрым людям, Коле и Григорию Семёновичу, они мне помогают, стоят добросовестно на натуре. Без них бы мне плохо было».

В качестве натурщиков в то время выступили фельдшер Григорий Рубан-Щуровский и младший сын художника Николай. В центре мастерской художника был установлен деревянный крест с перекладиной для ног и петлями для рук. На этом кресте Ге «распинал» одного из двух своих натурщиков. В октябре 1884 года Ге ещё считал, что закончит картину к установленному сроку, но через месяц понял, что срок выдержать не сумеет: «Жаль мне, что я не успею окончить картину… Нужно сделать настоящее. Я и не ленился, да много нужно было сделать такого, что только даёт время». Владимир Стасов отмечал, что в 1889 году, когда Николай Ге снова начал писать картину «Что есть истина?», он сделал запись в своих «Записках»: «Хотел я писать „Распятие“, но оставил, так как не мог понять смысла распятия [у Стасова с маленькой буквы]». По утверждению Стасова, художник переписал «Распятие» девятнадцать раз. Натурщики для картины менялись. Летом 1892 года Екатерина Забелло-Ге приехала на хутор к художнику, она застала его за работой над «Распятием». Она писала в «Записках»: «У Н. Н. гостил один юноша, который взял на себя тяготы по хозяйству и, кроме того, позировал у Николая Николаевича… В это время к нему приехал погостить ещё один ученик киевской школы и [тоже] служил ему натурщиком. Н. Н. устроил себе мастерскую на воздухе и писал всё утро там».

Основываясь на скудных записях мемуаристов, набросках и эскизах художника Владимир Порудоминский провёл реконструкцию формирования, изменения и уточнения замысла полотна. Первые варианты «Распятия» чрезвычайно зрелищны. Художник пытался вызвать у зрителя потрясение самим фактом жестокой казни. Крест находился на высокой скале. В муках на нём умирал Христос. Его голова была запрокинута в предсмертной судороге, а глаза вылезали из орбит. Рот был открыт на половину лица в крике «как чёрный провал». Разбойников на картине не было, но концы перекладин их крестов были видны по краям холста. Под скалой был изображён народ, расходящийся после казни. Мария Магдалина цеплялась за выступ скалы и приподнималась на руках не в состоянии оторвать взгляд от казни. У подножия креста несколько римских воинов делили одежду приговорённых к смерти. Екатерина Забелло-Ге добавляла к описанию этого варианта любопытную, с её точки зрения, деталь: «Я помню, на одной из этих ранних картин у креста было очень много людей, и между прочим тот, который получил хитон Христа. Н. Н. называл его выигравшим 200.000. Увидя этого человека, говорил он [художник], никто более не захочет выиграть 200.000…». От завершения этого варианта Ге отвлекла работа над картиной «Христос с эллинами».

Николай Ге. Голова Христа (эскиз к картине «Распятие»), между 1892 и 1893. Киевский музей русского искусства

В следующей версии художник перенёс кресты на задний план. Зритель видел казнь через разорванную завесу храма. Стасов соотносил этот замысел с акварелью Александра Иванова «Знавшие Иисуса и женщины, следовавшие за ним, смотрели издали на распятие». Этот вариант также был отвергнут автором. Об этой версии писала и Екатерина Забелло-Ге: «В 1888 году, сам Н. Н. и все мужчины ставили в студии железную печь, так как Н. Н. снова вернулся к «Распятию», и ему нужно было, чтобы в студии было очень тепло, так как надо было писать обнажённаго человека. Картина, написанная тогда, была оригинальна: распятие виднелось из-за разорванной занавеси иудейского храма. Лицо Христа изображало страшное мучение». Впоследствии композиция меняется множество раз: изменялись ракурсы, положения тел, формы крестов. Действие происходило иногда днём, иногда ночью. Распятые висели высоко, «почти в небе»….

Владимир Порудоминский отмечал, что с каждым шагом художника к окончательной трактовке сцены рядом с Христом «вырастал и укреплялся в картине новый герой, бесконечно далёкий от идеала, неожиданный, — Разбойник». Сначала (в соответствии с евангельской историей) образы разбойников трактовались Николаем Ге традиционно. «Я пишу Распятие так. Три креста, один разбойник в бесчувствии, это тот, который ругался, затем Христос в последние минуты жизни, умирающий, и третья фигура разбойника, который пожалел Христа. Он сделал большое усилие, чтобы видеть Христа, и, видя его страдания, забыл своё и плачет, смотря на умирающего…», — писал художник. В следующих вариантах картины плохой разбойник всё меньше интересовал Ге, а в конце концов художник понял, что может без него обойтись и вообще срезал его с полотна вместе с полоской холста, «чтобы не мешал, не отвлекал зрителя от главного». Идея противопоставления разбойников друг другу уступила место новой идее — идее «прозрения».

Владимир Порудоминский утверждал, что известное полотно Николая Ге «Голгофа» — «тоже вариант „Распятия“ или, скорее, поиски его». При этом он ссылается на мемуары современницы. Старшая дочь Толстого Татьяна вспоминала, что Ге долго бился над изображением крестов и вдруг решил написать картину вообще без них. По мнению Порудоминского, это и была «Голгофа».

На нескольких эскизах дух умершего Христа целует разбойника, а тело Иисуса висит на кресте. На одном из них была изображена ночь, из-за этого кресты были едва видны, мёртвый «светлый и в терновом венце» Христос-«Видение», по словам Екатерины Забелло-Ге, стоял около разбойника и обнимал его. Здесь идея вступала в противоречие с реальной формой. Эти эскизы были нужны, по словам Порудоминского, лишь для уяснения смысла будущей картины самим художником. Писать по ним картину Ге не стал, заявив что этот вариант «легендарен» и оттого «не хорош». Однажды Ге показалось, что он практически закончил картину: на тёмном неба возвышались высокие Т-образные кресты, Христос был изображён с согнутыми в агонии коленями и «застывшей маской искажённого последним криком лица», а рядом — выпрямившийся «на весу Разбойник скорбно смотрит на умершего». Одним из первых зрителей этого варианта стала Екатерина Забелло-Ге. Она писала, что 24 августа 1892 года художник зашёл к ней, чтобы показать, как он изменил трактовку Христа на полотне Христа, и ей показалось, что это лучший вариант «Распятия»: «Я не могла не плакать, глядя на него, Христос только-что умер и, изнеможенный и изнурённый, опустился на кресте, а разбойник, глядя на него, плачет». Забелло-Ге утверждала, что этот вариант Ге планировал назвать не «Распятие», а «Помяни мя, Господи». В письме Татьяне Сухотиной-Толстой, датированном декабрём 1892 года, Ге писал: «Переживая положение разбойника, что не трудно, так как я сам такой, я дошёл до его смерти, т.-е. до умирания, или до последней минуты. И вот, тут я и нашёл картину. И верно, и сильно, и хорошо. Я должен был-бы подписать: „Сегодня будеши со мною“».

Николай Ге. Христос и разбойник. Эскиз к картине «Распятие»

Этот вариант, однако, оставил у автора чувство неудовлетворения (в январе 1892 года он его окончательно забраковал и принял решение не отправлять на ежегодную выставку), которое усугубило письмо Льва Толстого, писавшего: «У меня есть картинка шведского художника, где Христос и разбойники распяты так, что ноги стоят на земле». Эта версия «Распятия» потрясла Николая Ге, такая мысль у него уже появлялась, но была им отвергнута. Когда Ге принялся переписывать неудовлетворивший его вариант, то Забелло-Ге, по её словам, «умоляла» его взять для новой версии новый холст. Мемуаристка писала: «картина эта, к сожалению, не оконченная, так и осталась»

Ожидая пересылки «картинки шведа» Ге стал вести поиски в словарях и в исторических пособиях, пытаясь найти самые туманные обоснования такого изображения. Вскоре был готов новый вариант: Христос и разбойники не висят, они стоят, привязанные к низким крестам. Сам Николай Ге так описывал первоначальную версию нового варианта: «все три фигуры стоят на земле; пригвождены ноги к столбу креста, и руки к перекладине только двух, а третий привязан верёвками, так как перекладина креста короче. Первый к зрителю разбойник, сказав Христу: „Помяни мя, Господи“, опустил голову и плачет. Христос, чуткий до любви, обернул свою замученную голову к нему, полную любви и радости, а третий вытянулся, чтобы видеть своего товарища, и остаётся в полном недоумении, видя его слёзы. Фигуры стоят в перспективе, у стены, и освещены солнцем. Картина светлая. Вдали, слуги, после розыгрыша, окружили выигранную одежду Христа и составили группу на последнем плане». «Картинку» Ге получил в ноябре 1892 года. Она его совершенно не удовлетворила, так как была, по утверждению художника, типично «католической». Часто Ге писал о своей работе над картиной Татьяне Сухотиной-Толстой. В частности, в письме к ней он сообщает, что занимался поиском текстологического обоснования последней версии картины. Его он нашёл в «Словаре древностей» Клавдия Джеймса Рича и в книгах Эрнеста Ренана. К маю 1893 года и этот вариант полотна уже вызывал у автора разочарование. Он писал, что всё ещё лишь «примеривался к своей работе». Владимир Стасов относил резкое увеличение интенсивности работы художника над полотном к лету 1993 года.

В июле 1893 года Ге в письме к Сухотиной-Толстой описывает уже другой вариант полотна: «Христос и два разбойника, один отрицание, другой признание… Налево, перед Христом, немного пьяный один разбойник, со смехом на лице, повис на кресте… Стена, фон картины, в тени, и в этой тени за добрым разбойником лежит целая толпа тех, которые вместе с разбойником просят того же».

За последние шесть недель 1893 года Ге написал новый вариант «Распятия» (в одном из писем он признавался, что однажды безостановочно писал его 10 дней). Завершение работы над полотном он ознаменовал словами: «Довёл до точки, далее которой уже идти нельзя». В этой версии Разбойник (фигура «уродливая с набухшим животом и узкими вывернутыми плечами фигура, уродливо, пятками врозь, стоящая у креста с бритой головой, вытаращенными глазами, «широко разинутым ртом, испускающим звериный рёв») стал центром картины, он словно оттеснил стоящего в центре Христа.

Закончил художник полотно только к январю 1894 года. Он заехал в Ясную Поляну к Толстому, который давно хотел увидеть картину. Писатель утверждал, что она ему однажды даже снилась. Толстой отправился вместе с Ге в Москву. Картина была распакована и стояла в частной мастерской. Ге не вошёл в комнату, где она находилась, вместе с писателем и остался за дверями. Толстой долго не выходил, но когда вышел, то на его глазах стояли слёзы. Он повторял: «Так оно и было. Так оно все и было…». Второй раз Толстой увидел картину через несколько месяцев, когда Ге в мастерской живописца Николая Касаткина демонстрировал её молодым художникам. Кто-то задал вопрос: «А „Воскресение“ будет?». В ответ Ге крикнул из передней: «Это же и есть „Воскресение“. „Распятие“ или „Воскресение“. Только вы ждёте, что воскреснет Христос, но он умер. Воскрес в последнюю свою минуту Разбойник. Стал Человеком!». В феврале Ге повёз картину в Санкт-Петербург. В связи с этим Толстой писал детям: «В 4 часа проводил Н. Н. Ге на железную дорогу. Они едут вместе весело, Касаткин, Пастернак, Левитан». Когда художник в столице на частной квартире демонстрировал уже готовое «Распятие», то настолько волновался, что не был в состоянии ждать, пока гость выскажет своё мнение о полотне. Как и в Москве, он уходил в прихожую и прятался у вешалки за занавеской.

Николай Ге о своей картине

В середине 1892 года в одном из писем сотруднику «Туркестанских новостей» Юрию Якубовскому Ге раскрывал особенности своего замысла. Ге писал, что только католическая вера «имела искусство»; православная же, как и протестантская, «не имели и не имеют». Смысл католического искусства в том, что изображение Христа имеет цель возбуждения чувств в верующем: любви или сочувствия к страданию. В конце XIX века этого, по мнению художника, уже мало. Необходимо, «глядя на Христа, себя понимать и найти в себе то, что Он указывал, т.-е. сыновность свою к Богу». Ге писал, что эту задачу он и пытается решить изображением Разбойника, который был распят рядом с Христом. Христос, несмотря на чудовищные мучения обратился к нему, выразил ему сочувствие и любовь. Разбойник вслед за этим понял «невинность» Христа и «проснулся сам к этому». Своё новое понимание жизни он выражает горем, плачем за свою прошлую подлую жизнь.

Судьба картины

Искусствовед Евграф Кончин писал, что в 1899 году сын художника Николай покинул Россию и поселился в Швейцарии. Он увёз с собой с собой два «Распятия», одно из которых является вариантом 1892 года, а второе — окончательный вариант 1894 года. Около 100 лет о судьбе этих полотен на родине практически не было известно. В работах о художнике утверждалось, что местонахождение их неизвестно. В начале 1990-х годов Швейцарию посетил доктор искусствоведения Виктор Тарасов. Он опубликовал статью в журнале «Творчество». Выяснилось, что Николай Ге (младший) летом жил вблизи Женевы, а значительную часть года проводил в Париже, где трудился преподавателем. В 1912 году он принял гражданство Франции. Несмотря на материальные трудности Николай Ге не продавал работы отца. В 1903 году он организовал выставки в Париже и Женеве, которые прошли с большим успехом, о чём он сообщал в письмах к Владимиру Стасову.

Николай Ге. Распятие. Уголь, растушка. ГТГ (рисунок поступил из собрания Кристофа Болльмана)

Спустя некоторое время Николай Ге принял предложение британской путешественницы и писательницы Вивьен Флоранс Беатрис де Ватвилль передать коллекцию картин отца для экспонирования в одном из залов её замка, расположенного недалеко от Женевы. Экспозиция была доступна для широкого круга посетителей. Николай Ге скончался в Женеве в ноябре 1938 года. Имущество, в том числе работы отца, он завещал Беатрисе де Ватвилль. После её смерти в 1957 году [у Кончина ошибочно поставлен 1952 год] замок был продан. Коллекция работ Ге, включавшая 40 картин, эскизов и рисунков ушла за 2002 швейцарских франка. Распятие 1894 года оказалось в неизвестном специалистам швейцарском частном собрании.

Сообщалось, что либо в конце 1950-х, либо в 1970-е годы владелец «Распятия» предложил приобрести его Министерству культуры СССР. Покупка не состоялась, так как «министерство „смутил“ религиозный сюжет картины». В настоящее время её местонахождение не установлено. В 1994 году в ГМИИ имени А. С. Пушкина были продемонстрированы 17 рисунков, выполненных углём (и соусом) на бумаге, которые связаны с работой Николая Ге над «Распятием». Коллекционер Кристоф Больман купил их в 1970-е годы на блошином рынке в Женеве. Газета «Коммерсантъ» сообщала, что рядом с фигурой распятого разбойника на одном из них остался даже отпечаток ботинка. В 2011 году рисунки из коллекции Кристофа Больмана вернулись на родину. Они относятся к 1892—1894 годам. Искусствовед Нина Маркова охарактеризовала их как «разные… натуралистичные и тяготеющие к символике; драматические и гармонично-просветлённые; реалистические и шокирующие экспрессией и гротеском, неведомыми художественному языку XIX столетия», «цельный в художественном отношении блок произведений, создающий вполне самодостаточный художественный эффект… вершина творчества Ге-рисовальщика, один из наиболее значительных и вдохновенных вкладов в историю отечественного искусства конца XIX столетия».

Реакция современников на картину

Лев Толстой писал художнику 7 ноября 1893 года, что одобряет его замысел раскрыть влияние смерти Христа на внутреннее преображение Разбойника: «смерть на кресте Христа побеждает разбойника», — сформулировал писатель со слов художника ведущую идею полотна.

Последняя картина Николая Ге была единодушно принята широкой общественностью и профессиональной художественной критикой. Этого не было с произведениями художника со времени «Тайной вечери» (1863) и «Пётр I допрашивающего царевича Алексея Петровича в Петергофе» (1871). Даже Владимир Стасов, критически относившийся к творчеству Ге, утверждал: картина Ге — «решительно высшее и значительнейшее „Распятие“ из всех, какие только до сих пор появлялись…». Сам Стасов писал в вышедшей в 1904 году монографии «Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка» в связи с картиной: «…считаю своею обязанностью привести все подробности из истории этой картины, все колебания, все нерешительности Ге, все его искания, все его радости, сомнения и наконец сознание торжества, потому что считаю картину „Распятие“ не только высшим созданием Ге, но одним из высших созданий, новостей и завоеваний всего искусства вообще».

Выставка передвижников открывалась в воскресенье первой недели поста. В субботу император Александр III после завтрака с семьёй приехал па выставку, чтобы накануне открытия осмотреть ее и приобрести картины, которые ему понравятся. Владимир Порудоминский писал, что уже невозможно установить, кто первый из присутствовавших сказал про «Распятие» Николая Ге слова «Это бойня!» — сам император или великий князь Владимир Александрович. В обществе они получили известность как «царские слова». Картина была запрещена ещё до открытия выставки.

Лев Толстой отправил в связи с этим событием художнику письмо, в котором напрямую ставил в зависимость от картины историю христианского учения и вопрос о смертной казни в России:

То, что картину сняли, и то, что про неё говорили, — очень хорошо и поучительно. В особенности слова „Это — бойня“. Слова эти всё говорят: надо, чтобы была представлена казнь, та самая казнь, которая теперь производится, так, чтобы на неё также было приятно смотреть, как на цветочки. Удивительна и судьба христианства! Его сделали домашним, карманным, обезвредили его и в таком виде люди приняли его и мало того, что приняли его, привыкли к нему, на нём устроились и успокоились. И вдруг оно начинает развёртываться во всём своём громадном, ужасающем для них, разрушающем всё их устройство значении. Не только учение (об этом и говорить нечего), но самая история жизни, смерти вдруг получает своё настоящее обличающее людей значение, и они ужасаются и чураются. Снятие с выставки — ваше торжество.

— Владимир Порудоминский. Николай Ге

Картину демонстрировали на частных квартирах. Педагог Александр Страннолюбский предоставил художнику свою квартиру на шесть недель. Пропускали в квартиру, которую сам Ге называл «Моя выставка иа Гороховой», по запискам автора картины. Он называл их «именными билетами». В первые семь дней полотно увидели 73 человека, на второй неделе — 91, на третьей — 165, на четвёртой — 228, па пятой — 610, на шестой — 235. По подсчётам Порудоминского, всего увидели картину на квартире Страннолюбского 1402 зрителя. Сам биограф художника предполагал, что были и «безбилетники». Супруга хозяина квартиры насчитала только восемнадцать человек, которые резко осудили «Распятие» за «антирелигиозное направление». Напротив, многие подходили к Ге со словами благодарности. В ответ художник говорил: «Для вас, для вас я это делал». Ге не делал различия между желающими посмотреть полотно. На квартире Страннолюбского картину посмотрели, в частности прокурор и рабочие из революционных кружков, приходили студенты, врачи, педагоги, военнослужащие, государственные чиновники, приходили те, кто имели непосредственное отношение к обслуживанию дома: дворники, швейцар, прислуга.

Учительница вечерней воскресной школы Надежда Крупская побывала на квартире Страннолюбского три раза. Она познакомилась с автором полотна лично и беседовала с ним о «Распятии». Позже, она вспоминала, что Ге «чаще говорил не как „толстовец“, а „как художник“». Молодая учительница отметила простоту и доброжелательность художника. Крупская привела своих учеников — рабочих петербургских заводов. На них картина произвела сильное впечатление. Один из них расказал автору собственное понимание картины: «Какими-то судьбами выплыли на сцену капиталист и рабочий, рабочее движение, социализм. Внешне это было нелепо, но внутренне, логически — осмысленно. И то, что хотел сказать Фунтиков, поняли и его товарищи, сочувственно поддержавшие его». Художник со слезами на глазах обнял Фунтикова и сказал, что он именно это и хотел сказать картиной. Ученикам Крупской Ге подарил снимки с картины с подписью: «От любящего Ге». Крупская писала, что Ге говорил, что хотел бы сделать «Распятие» народным достоянием и представить в галерее, «которая будет посещаться массами». Совершенно другую реакцию на картину Крупская описывала во время её демонстрации в Швейцарии: «Я видела эту картину потом в Женеве. Одиноко и никчёмно стояла она в зале, и недоуменно смотрели на нее проходящие в шляпах и перчатках».

Переехав из Санкт-Петербурга в Москву художник сразу начал подыскивать помещение для демонстрации «Распятия». Меценат Павел Третьяков отрицательно отозвался о картине. Николай Ге пытался организовать встречу с ним, но безуспешно. Тогда он написал Третьякову письмо, но так и не решился его отправить:

…Хотел я ещё вас видеть, чтобы разъяснить отдельное слово, которое вы мне вскользь сказали по поводу моей последней картины «Распятие»… Сказали, что она не художественна… Если бы это сказал другой, я пропустил бы, но от вас, которого люблю, мне было больно услыхать это слово, — от вас, сделавшего так много для живого искусства. Это слово не наше, а наших врагов. Оно противоречит всей, и вашей, и нашей деятельности. Я уверен, что вы это сообщение с моей стороны примете тем, что оно есть и для меня, как беседу искренно вас любящего и уважающего Николая Ге.

— Владимир Порудоминский. Николай Ге

Художник скончался через 10 дней после этого письма.

Искусствоведы, культурологи и историки о картине

Владимира Прудоминского заинтересовал образ раскаявшегося разбойника на картине «Распятие» — он «заорал дико и бессмысленно оттого, что рядом умер на кресте невзрачный, тщедушный и, в общем-то, тоже безобразный внешне человек, который не сумел спасти от мучений ни себя, ни его». По мнению биографа художника, зрителям 1890-х годов был нужен красивый и благостный Разбойник, поэтому они не могли принять версию Николая Ге. Они хотели, чтобы Разбойник прозрел красиво, но это невозможно для того, кто воспитан в мире зла и насилия. В качестве показателя этого Порудоминский пересказал сюжет рассказа Ги де Мопассана «Порт» (увлечение творчеством французского писателя пошло у художника от Толстого). Реконструируя биографию Разбойника с картины художника, Прудоминский писал, что он «родился прекрасным, но вырос в мире зла и несправедливости». С самого детства ему внушали, что надо грабить, мстить, ненавидеть, и самого его грабили и ненавидели, мстили ему. Он ненавидел людей и знал, что они ненавидят его. Только за минуту до смерти он услышал слова любви от другого отверженного, который, по его мнению, должен был бы вместе с ним проклинать окружающих. Эти слова изменили сознание Разбойника. Он пытается услышать их снова, поэтому тянется к Христу со своего креста, зовёт его. Не тот уже мёртв. Николай Ге надеялся, что «сотрясет все их [зрителей] мозги страданием Христа», что сотни «разбойников» изменятся, увидев его картину.

Порудоминский приводил фрагмент из письма Толстого к художнику. Когда Ге сосредоточился на работе над «Распятием», писатель сожалел: «Я не перестаю жалеть о том, что вы оставили тот план — ряд картин евангельских». Биограф считал «Распятие» итогом всего творчества Николая Ге. «Что стал бы делать Ге после „Распятия“?», — задавал он вопрос самому себе и отвечал на него: «Трудно гадать, удалось бы ему добавить что-либо к тому, что он сказал». Тем не менее, биограф художника допускал и что, «помучившись», художник смог бы найти в искусстве «новую дорогу». Незадолго до смерти он сказал молодым художникам: «Сейчас я закапчиваю давно начатый цикл из жизни Иисуса, потом перейду на другое».

Литература

Научная и научно-популярная литература

• Порудоминский В. И. Николай Ге. — М.: Наука, 1969. — 270 с. — (Жизнь в искусстве). — 50 000 экз.
• Стасов В. Николай Николаевич Ге, его жизнь, произведения и переписка. — М.: Типография Т-ва К.Н. Кушнерев и Ко, 1904. — 411 с.

Средства массовой информации

• Кончин Е. В. Где-то в Швейцарии спрятано «Распятие» // Культура : Газета. — 2001. — № 11. — ISBN 1562-0379.
• Дёготь Е.. Открытие выставки в Музее им. Пушкина // Коммерсантъ : Газета. — ИД Коммерсантъ, 1994. — 3 декабря. — ISBN 1563-6380.
• Markova N. he Moment of Truth. On the return of the Geneva collection of Nikolai Ge’s drawings to Russia (англ.) // Tretyakov Gallery : Мagazine. — Фонд «Развитие народного творчества «ГРАНИ», 2011. — No. 3 (32). — ISBN 1729-7621.